Дэнни закончил возиться с конвертом и стоял, держа его в руке, а потом сделал два шага в конец камеры. Там, в стене, на самом верху находилось маленькое квадратное окошко, закрытое тяжелой решеткой. Дэнни, подпрыгнув, уцепился за прутья решетки и висел так некоторое время, ощущая сильный приступ тошноты, которая, поднимаясь из желудка, переполняла его мозг, скручивая его тело. Он склонился над сливом в углу и не столько блевал туда, сколько исходил слюной. Боже! Дэнни знал, что столкнется в тюрьме с теми, к кому испытывает отвращение, с мужчинами, которые творят чудовищные мерзости, но паразитизм Жирдяя на извращенных желаниях педофилов был еще хуже. Кто мог подумать, что его запрут в камеру на многие часы, дни, месяцы и годы с конченым человеком, который снова, пока Дэнни висел на решетке, толстым пальцем поглаживал свою «омегу» на затылке. Они будут рядом спать и гадить на расстоянии в дюйм друг от друга, их дыхание, выходящие из них газы и даже мысли будут все время смешиваться. Тошнота подступила к горлу и выплеснулась наружу. С внешней стороны камеры послышались кашель и скрежет ботинок. Там стоял тюремщик, который сопровождал Дэнни к крылу. Он щелкнул пятками, вытер усы тыльной стороной ладони и произнес нараспев:
— Заключенный семь-девять-восемь-девять-четы- ре-три-восемь, О’Тул — к начальнику тюрьмы.
— О’Тул! Ха-ха-ха! О’Тул — дерьмо, как и его стул. — Это было неизбежно. Жирдяй не мог упустить столь удобный случай для демонстрации своего остроумия. — О’Тул! Одного анализа кала недостаточно, нужно быть скунсом, чтобы оправдывать статус заключенного «особой категории», хотя, если судить по деловой хватке, ты просто обычный сосунок...
— Заткнись, Денвер, — рявкнул тюремщик на Жир- дяя; потом кивком указал Дэнни на дверь.
Дэнни спрыгнул на пол, вытер рот и поплелся из камеры. Перед тем как пойти вслед за охранником, он заглянул обратно в камеру и пропел весьма мелодичным фальцетом: «Ты наполнил меня мраком ночи, как чащу лесную, / Погрузил в океан — в нем навеки усну я», — и затем ушел, лишив человека-омегу последнего слова.
Тюремщик вел Дэнни по узкому железному мостику к лестнице; одна пара ног стучала ботинками власти, другая была еле слышна в звенящей тишине «особого» крыла. Слева, двадцатью футами ниже, располагался первый этаж крыла «Ф», который был почти пуст, в силу чего требовал к себе меньше всего внимания. Летучие мыши облепили стол для пинг-понга, на бильярдном столе лежали истерзанные шары. Справа на двери каждой камеры красовалась виньетка с изображением заключенного «особой категории» в разных ситуациях: вот он стоит, вот сидит, вот пишет, а вот одержимо чистит зубы. Шаги Дэнни и охранника звучали гулким зловещим саунд-треком к какому-нибудь представлению черной магии или рождественскому шабашу Антихриста.
На лестнице, окрашенной в серый цвет, Дэнни прочистил горло и хрипло сказал:
— Сэр?
— Да, О’Тул.
— Мы будем идти через другие два крыла, сэр, так же, как шли сюда, — я имею в виду, чтобы добраться к начальнику тюрьмы?
Охранник припечатал Дэнни к стене и навалился на него всем телом — излюбленный прием надзирателей.
— Нет, сынок, мы не пойдем там. Просто всех заключенных, которые идут под защитой, проводят через те два крыла. Тогда удовлетворены заключенные, у которых нет защиты.
Он все еще продолжал прижимать Дэнни к стене, а тот гадал, не шутка ли это — уж больно доброжелателен был охранник и говорил с ним как с человеком.
— Вы... не одобряете это... сэр?
— Нет, не одобряю. Но здесь это в порядке вещей, с тех пор как всем заправляет офицер по личному составу заключенных. Уясни себе, парень, говнюки все еще имеют здесь сильное влияние. Никому не доверяй. — И они стали спускаться вниз.
Начальник Уондсуортской тюрьмы, Маркус Пеппиатта, считался человеком крайних взглядов в вопросах иерархии, что положительно отразилось на его продвижении. Подтвердив на практике свою профпригодность, он быстро поднялся наверх, минуя несколько промежуточных ступеней. Будучи помощником начальника тюрьмы в Даунвью, он сумел разоблачить махинации в тюремной больнице. В тюрьме Бландстоун в Норфолке, где ему светила должность управляющего, он приструнил заключенных, имевших слишком много свободы, и навел образцовый порядок. За этим последовало назначение в Уондсуортс, что считалось серьезным повышением.
Но Пеппиатт прекрасно знал, что старый викторианский паноптикум типа Уондсуортса был скорее пиратским судном, чем линкором в тюремном флоте. Парадокс заключался в том, что эти пятикрылые карусели, призванные воплотить идеал, на деле являлись настоящим центром извержений в вулканической системе.
Назначение Паппиатта было вызвано чрезвычайным событием: пятнадцать заключенных захватили экскаватор, который въехал во внутренний двор для проведения строительных работ. Они избили девятерых офицеров охраны тюрьмы и напали на троих гражданских рабочих. Единственное, что помешало им протаранить ворота и проскочить через тюремный двор, атаковав при побеге надзирателей, располагавшихся с другой стороны ворот, так это их неспособность включить в экскаваторе задний ход. Зато Министерство внутренних дел сумело дать задний ход, уволив тогдашнего начальника тюрьмы.
Маркус Пеппиатт был либералом — в полном смысле этого слова. Он полагал, что в тюремной системе воплощены рациональные, прагматические принципы, и это перекликалось с воззрениями Джереми Бентема. Пеппиатт настолько увлекся идеями либерализма, что собирался пополнить своими соображениями книгу под названием «Рациональное тюремное заключение», несколько копий которой стояли на полке, расположенной позади стола начальника тюрьмы. На синих корешках ядовито-желтой краской были выведены слова «Рациональное тюремное заключение». Когда начальник тюрьмы сидел за столом, вот как сейчас, его голова была вровень с полкой, при этом наблюдателю с места, где находился заключенный 7989438, О’Тул, казалось, что тот пойман в ловушку своих собственных принципов.
— Заключенный семь-девять-восемь-девять-четы- ре-три-восемь, О’Тул, сэр, - доложил старый тюремщик с седыми усами.
— Благодарю, офицер Хигсон. — Начальник тюрьмы согнулся над столом, просматривая записи. — Вы не могли бы подождать снаружи, чтобы отвести заключенного назад, пожалуйста, наша беседа не затянется надолго. Сопроводительные документы? — Последние слова были адресованы Дэнни, который положил на стол конверт.
Начальник тюрьмы извлек содержимое конверта и начал изучать. Итак, Клэптонский убийца. Он внимательно поглядел на фотографию Дэнни, где тот был запечатлен вялым и растерянным. Именно такой его вид во время суда заставил прокурора прибегнуть к банальным фразам, осуждающим зло как таковое, а не конкретного подсудимого. Начальник тюрьмы был поражен контрастом, видя тревожное, напряженное, сердитое выражение лица у чернокожего мужчины, стоявшего перед его столом.
Маркус Пеппиатт прижал обеими ладонями сопроводительные документы Дэнни, как будто мог воскресить жертву, остановив таким образом кровь.
— Ладно. — Он уделил достаточно внимания отчету психиатра. — Вы находитесь теперь в крыле «Ф», О’Тул, и, если не будете вести себя хорошо, застрянете там надолго.
— Сэр?
— Да.
— Я не хочу никакой защиты, сэр, я хочу отбывать свой срок в крыле «общего режима».
— Сомневаюсь, О’Тул. — Начальник тюрьмы встал из-за стола — большого, стандартного, сделанного из темного дерева стола начальника — и принялся мерить шагами кабинет, словно директор школы, на которого так был похож. Дэнни не сводил с него глаз: вот он смотрит в окно (решетки снаружи, сетка с внутренней стороны, — и как люди не понимают, что в таких условиях они мало отличаются от заключенных в тюрьме?). — Я полагаю, вы получили весьма красноречивый прием на пути к крылу «Ф», О’Тул... — Вот он отошел от окна, пригладил жесткие волосы. — Вы осуждены как сексуальный убийца, О’Тул, и ваша жертва — ребенок; в этой тюрьме по меньшей мере тысяча человек, которые, дай им шанс, остались бы наедине с вами, в моем кабинете, например... - Теперь он направляется к двери, декорированной дымчатым стеклом, закрывает ее, не обращая внимания на щелчок автоматического замка. — Они готовы разорвать вас на части голыми руками. — Возвращается и усаживается обратно за стол. Сложив пальцы домиком, сооружает некое подобие алтаря над сопроводительными бумагами Дэнни. — И я не уверен, что не окажусь в их числе.
Дэнни речь начальника тюрьмы не впечатлила. Армия научила его правильно воспринимать власть, непосредственно, но без какого бы то ни было отношения к ней. Там это не поощрялось.
— Но, сэр, если я нахожусь в крыле «Ф» ради моей собственной защиты, то как вы можете объяснить, что человек, с которым я сижу в одной камере, вынуждал меня продать ему это. — Он ткнул пальцем в конверт с документами. — Иначе, мол, мне непоздоровится.
